Городская клиническая больница имени А.К. Ерамишанцева – не просто одно из многих учреждений столичного здравоохранения. Хотя здесь есть все отделения, которые должны присутствовать в многопрофильной скоропомощной больнице, она прославилась рядом абсолютно уникальных направлений, каких нет не только в нашей стране, но и в мире. Это касается, прежде всего, работы кризисного центра, или отделения профилактики суицидов, заведующий которым был недавно отмечен президентской наградой «За заслуги перед Отечеством». Есть здесь и другие отделения, о каждом из которых можно рассказывать часами. О том, как сегодня работает больница, – наш разговор с её сотрудниками.

Главный врач ГКБ имени А.К. Ерамишанцева Артур Рудольфович Габриелян, доктор медицинских наук:

– Больница была организована в 1964 году, когда был открыт первый лечебный корпус, в котором располагались отделения: общей хирургии, два терапевтических, урологическое, физиотерапии, а также корпус пищеблока. В 1966 г. в составе клиники было открыто родильное отделение на 159 коек, которое с 1976 г. специализируется на оказании помощи беременным с патологией почек.

В 1967 году вступил в строй еще один корпус на 360 коек, в котором располагались два неврологических отделения, кафедра неврологии 2 Московского ордена Ленина Государственного медицинского института имени Н.И. Пирогова, терапевтическое отделение с гастроэнтерологическим уклоном, психосоматическое отделение, отделение функциональной диагностики, приемное отделение и отделение рентгенодиагностики.

В дальнейшем в больнице начали работать клиника экстренной патологии желчевыводящих путей и поджелудочной железы ВНЦХ АМН СССР под руководством профессора К.Н. Цацаниди, кризисный стационар в психосоматическом отделении под руководством профессора А.Г. Амбрумовой (НИИ психиатрии МЗ РСФСР), научные группы института им. Н.В. Склифосовского под руководством профессора В.П. Охотского (травматология), профессора В.В. Лебедева (нейрохирургия), доктора медицинских наук В.А. Леменева (сосудистая патология).

В 1972 году открыта радиоизотопная лаборатория; принят в эксплуатацию 4 корпус, в котором начали работу отделения: аллергологии и пульмонологии, кардиологии, нефрологии, гастроэнтерологии, терапевтические отделения, а также служба крови.

1972 года больница стала многопрофильным стационаром с 29 клиническими отделениями и в этом же году была преобразована в больницу “Скорой помощи”. Завершающим этапом явилось включение ее в состав научно-практического объединения “Скорая медицинская помощь”; с этого времени 85 – 88 % больных госпитализируется по экстренным показаниям.

– Больница носит имя Александра Константиновича Ерамишанцева. Не все знают, кто это. Давайте прольём на это свет.

16 мая 2018 года исполнилось 80 лет со дня рождения выдающегося российского хирурга, лауреата Государственной премии РФ и премии Москвы, Заслуженного деятеля науки РФ, профессора Александра Константиновича Ерамишанцева.

– Что представляет собой больница сегодня?

– Городская клиническая больница имени А.К. Ерамишанцева – крупная многопрофильная столичная больница, штат сотрудников которой составляют специалисты высшей категории, кандидаты и доктора медицинских наук, профессора. Многие из них имеют опыт работы в клинических центрах России, США, Израиля и Германии.

Учреждение входит в перечень медицинских организаций государственной системы здравоохранения города Москвы, оказывающих первичную специализированную медико-санитарную помощь беременным женщинам по профилю патологии “Патология мочевыводящей системы”. Профиль акушерского стационара – патология мочевыводящей системы, и в этом также уникальность нашей больницы. С весны 2018 года функционирует Центр помощи беременным женщинам с патологией почек под руководством профессора Натальи Львовны Козловской.

Говоря об уникальных направлениях работы нашего стационара, невозможно не упомянуть микрохирургию. На базе первого хирургического отделения уже более двух лет работают специалисты – микрохирурги, успешно выполняются реконструктивные восстановительные операции на верхних и нижних конечностях у пациентов со свежими и застарелыми повреждениями сухожильно-связочного аппарата, периферических нервов и магистральных сосудов, а также с приобретенными посттравматическими дефектами покровных и других тканей. Микрохирургия – узкоспециализированная область хирургии, которая вместила в себя сразу несколько специальностей: травматологию, нейрохирургию, сосудистую хирургию, пластическую хирургию. Именно в этом и состоит уникальность данного направления нашей работы.

Также хотелось бы рассказать Вам о современных возможностях наших ортопедов – травматологов. Про лапароскопические операции слышали многие, а что известно об артроскопии? А ведь артроскопия тазобедренного сустава – это возможность сохранить сустав тогда, когда требуется его замена.

– Кто обращается с этой проблемой чаще всего?

– Наибольшее количество обращений – это пациенты 50-70 лет, как мужчины, так и женщины, которые в течение длительного времени страдают артрозом тазобедренного сустава либо имеют травму в прошлом. Также пациенты могут иметь связь с хронической перегрузкой суставов – это футболисты, хоккеисты, спортсмены, занятия спортом для которых связаны с осевой ударной нагрузкой. Возраст таких пациентов, как правило, значительно меньше. Это обычно молодые люди, у которых, что называется, вся жизнь впереди.

– Каким образом наступают эти повреждения и как вы их лечите?

– При грубом деформирующем артрозе происходит массивное повреждение хряща суставных поверхностей головки бедренной кости и вертлужной впадины. Поврежденный хрящ не обладает способностью к росту и регенерации и не лечится медицинскими препаратами. До недавнего времени хирургическое лечение такой патологии подразумевало только замену сустава – эндопротезирование. Современные технологии и хирургические методы лечения позволяют приостановить прогрессирование артроза и избавить многих пациентов от необходимости серьезного оперативного вмешательства. В нашей клинике выполняются эндоскопические операции на тазобедренном суставе – артроскопия с применением самого современного оборудования и материалов для замещения поврежденной хрящевой ткани. Операция выполняется через небольшие разрезы кожи в несколько миллиметров (проколы). В сустав вводятся эндоскопические и оптические инструменты, на высокоточном мониторе с большим увеличением визуализируются все поврежденные и измененные ткани сустава. С помощью этих инструментов удаляются костные разрастания (остеофиты) головки бедренной кости и вертлужной впадины, проводится шов суставной губы, деформированному суставу придается анатомически правильная форма. Под контролем эндоскопических инструментов на место поврежденного хряща производится имплантация коллагенового биоматрикса, выполняющего функцию здорового хряща. После такой операции значительно улучшается функция тазобедренного сустава, увеличивается амплитуда движений в суставе, исчезает боль, иррадиирующая в бедро, пах и область большого вертела. За счет удаления остеофитов и придания суставу правильной анатомической формы происходит более равномерное распределение нагрузки на хрящ суставных поверхностей, а благодаря имплантации коллагенового биоматрикса на место поврежденного хряща останавливается прогрессирование артроза.

– Как долго приходится восстанавливаться после такой манипуляции?

– Благодаря малоинвазивной технологии, операции без больших разрезов, весь комплекс стационарного лечения занимает 1-2 дня. Далее применяется активная реабилитация, и пациенты очень быстро возвращаются к прежнему уровню активности, но уже без болевого синдрома в тазобедренном суставе. Среди медицинских учреждений, подведомственных Департаменту здравоохранения города Москвы, подобные операции выполняются только у нас.

– Знаю, на базе вашей больницы также работает сосудистый центр. Можно рассказать о нём?

– Региональный сосудистый центр для больных с острым коронарным синдромом и острым нарушением мозгового кровообращения функционирует на базе нашей больницы с 2011 года. Знаковым событием для нашей больницы стало обновление в 2017-м году одного из отделений, входящих в состав сосудистого центра – отделения нейрореанимации.

В настоящее время отделение имеет современную автономную систему климатического контроля и систему вентиляции, циркуляции и обеззараживания воздуха. В работе используются высокотехнологичные ультразвуковые методики исследования кровоснабжения головного мозга, нейрофизиологические способы диагностики, а также компьютерный томограф с контрастным усилением и возможностью проведения обследования непосредственно у постели пациента, что крайне важно после нейрохирургических операций. Кроме того, развернута мобильная лаборатория, где проводятся общеклинические, биохимические и кардиоспецифические тесты, а также комплексный анализ показателей свертываемости крови.

На 2018 и 2019 годы в больнице запланирована установка дополнительного высокотехнологичного оборудования в рамках развития столичной инсультной сети.

– Что вы считаете самым ценным в этой больнице?

– Как я уже сказал, больница оснащена самым современным оборудованием; в ней применяются высокотехнологичные методы диагностики и лечения. Однако самым дорогим достоянием является высокопрофессиональный коллектив, неравнодушие, творческая мысль, сострадательные сердца, умелые, чуткие руки наших сотрудников. Вот уже почти пятидесят пять лет больница продолжает оказывать экстренную и плановую медицинскую помощь жителям города и всей России.

Татьяна Витальевна Бондаренко, заведующая нефрологическим отделением:

– Накануне Всемирного дня почки, который в 2018 г. совпал с Международным женским днём, Департамент здравоохранения города Москвы преподнёс всем москвичкам великолепный подарок – был открыт Центр помощи беременным женщинам с патологией почек и мочевыводящих путей. Создание Центра на базе ГКБ имени А.К. Ерамишанцева стало логичным продолжением многолетнего плодотворного сотрудничества акушерской и нефрологической служб стационара, а также кафедры нефрологии и гемодиализа Первого МГМУ им. И.М. Сеченова. Руководит этим направлением нефролог с мировым именем профессор Наталья Львовна Козловская.

– А в чём эта помощь заключается?

– Специализированная амбулаторная помощь данному контингенту пациенток включает в себя проведение подготовки к наступлению возможной беременности, определение противопоказаний к зачатию и пролонгированию беременности у женщин с тяжелой патологией почек, наблюдение беременных с этими заболеваниями в целях предупреждения и раннего выявления осложнений беременности, родов и послеродового периода. Результаты такого ведения пациенток замечательные – многие женщины родили замечательных, здоровых детей. Только за полгода работы Центра амбулаторную помощь получили свыше 500 пациенток, а еще не менее 30 женщин с хронической патологией почек и уже имевшейся хронической почечной недостаточностью были родоразрешены и в настоящее время наслаждаются материнством.

Заведующий кризисным психиатрическим отделением Вадим Моисеевич Гилод:

– Это отделение было создано в 1981 году доктором медицинских наук, заслуженным работником науки Российской Федерации, руководителем отдела суицидологии Московского НИИ психиатрии Айной Григорьевной Амбрумовой. Предназначено оно было для оказания психологической, психиатрической, психотерапевтической, плановой помощи, как говорила Айна Григорьевна, «людям, уставшим от жизни». Она смогла доказать, что не каждого человека, пытающегося покончить с собой, необходимо госпитализировать в закрытое психиатрическое учреждение. Айной Григорьевной была создана стройная структура суицидологической помощи в России. И московская суицидологическая помощь была как бы макетом, который можно было распространить потом на всю Россию, на весь СССР.

Основой этой помощи как раз и был кризисный стационар. Тогда он располагал 30 койками. Считалось, что этого достаточно: существует телефон доверия психологической помощи, есть суицидологический круглосуточный и анонимный номер. Были кабинеты социально-психологической помощи в Москве, которые располагались экстерриториально от психиатрических учреждений. Сейчас много говорят, что надо это сделать – а ведь это уже существовало почти 40 лет назад. 11 таких кабинетов было в Москве, наше отделение и два отделения неотложной психиатрической помощи для психически больных в больнице им. Ганнушкина – мужское и женское. Организационно-методический отдел суицидологии существовал на базе НИИ психиатрии. Словом, помощь людям, которые пытались или задумывались о сведении счетов с жизнью, была налажена.

– Почему такое отделение появилось именно на базе этой больницы?

– Уникальность больницы заключается как раз в том, что она общеклиническая, а не психиатрическая. Здесь есть всё необходимое для человека, нуждающегося в медицинской помощи. Понятно, что человек, пытающийся покончить с собой, мог совершить различные необдуманные действия, требующие дополнительных мер медицинского характера, и не всегда психиатрических.

– Например, травматология?

– Это могут быть самые разные виды медицинской помощи. Мы всегда говорим, что человек, страдающий эмоциональными расстройствами и думающий о невозможности своего бытия, обладает очень тонкой телесной оболочкой. Поэтому в штате отделения изначально были невролог и терапевт. Сейчас много говорят о соматоформных расстройствах, то есть расстройствах психики, которые проявляются в телесных недугах.

– Это так называемая психосоматика?

– Нет. Психосоматика – это заболевание тела, вызванное эмоциональными нарушениями. А соматоформное – это похожее на какое-то заболевание тела. Ну, скажем, депрессия выливается в поиск у себя какой-то болезни. Я долгое время параллельно с основной работой консультировал в поликлинике, проработал там 20 лет. Инициатором моего появления в поликлинике был мой коллега, врач – кардиолог. Множество больных с жалобами на заболевания сердца таковыми не являются.

– Здесь у вас тоже много людей с жалобами на боли в сердце?

– Очень много. Каждый день на прием приходят, как минимум, 3-5 человек, которые уверены, что у них проблемы с сердцем.

– Они приходят прямо сюда, в отделение?

– Да. Я каждый день с 8 до 14 сам веду прием по отбору пациентов для нашего отделения.

– А на что ваши пациенты ещё жалуются помимо болей в области сердца?

– На боли в животе, на нарушение деятельности желудочно-кишечного тракта, на “беспокойные” ноги, головные боли, ухудшение зрения. Целый спектр разнообразных жалоб – вплоть до подозрений на онкозаболевание.

– А они уже прошли консультации всех этих специалистов?

– В том-то и дело, что человек начинает жаловаться, ходит по кругу. Вот у него болит желудок – его начинают обследовать. Делают УЗИ, гастроскопию. Обязательно находят какой-нибудь поверхностный гастрит. Давление у многих пациентов нестабильно – у кого-то поднимается, у кого-то падает. У кого-то головокружение, онемение рук. Его обследуют, назначают лечение, он принимает лекарства, а помощи нет. Состояние не улучшается. И в конце концов кто-нибудь из докторов говорит: слушай, а не пошел бы ты к психиатру. И если человек не испытывает страха перед психиатрией и имеет желание излечиться – он приходит. И действительно получает помощь.

А изначально получается какая вещь: у меня заболевание, неизвестное миру, я уникален, меня обследовали все, у меня вот такая толстая история болезни, меня посмотрели лучшие специалисты, я сдал все анализы, я их пересдал восемь раз, перепроверил в разных лабораториях, проконсультировался у разных специалистов одного и того же профиля – и все сказали, что у меня ничего нет. Я умираю неизвестно от чего.

– Эти люди любят свою болезнь?

– Они не просто её любят и ценят – они ее изучили, они с ней живут.

– Выходит, болезнь стала их сутью, частью их самих. Ведь в результате можно и правда заболеть – например, может запуститься канцерогенез.

– Да, так нередко и происходит, поэтому значение нашей помощи нельзя переоценить.

– Но они хотят от нее избавиться или нет?

– Безусловно. Иначе бы они сюда не приходили. И очень часто у них появляется мысль, что мучения настолько тяжелые, что уже и жить не стоит.

– Вы берёте только таких, у которых появляется такая мысль?

– Нет, не обязательно. Это отделение оказывает помощь практически всем, кто не нуждается в закрытом психиатрическом лечении. Сегодня отделение рассчитано на 60 коек. Палаты на пять человек, есть на одного и на два. Пять – это койки, которые оплачивает бюджет города Москвы, а одно-двухместные палаты – за дополнительные личные средства пациентов, которые хотят более комфортных условий.

– Что за люди у вас лежат, какой у них возраст, социальный статус?

– Раньше, когда это отделение открывалось, мы принимали пациентов с 15 лет, потому что подростковая помощь крайне сложна, а таких отделений, как наше, для подростков нет. Только закрытая психиатрическая больница №6 на Ленинском проспекте. Сейчас наша больница сертифицирована на оказание помощи взрослому населению, стало быть, пациенты должны быть старше 18 лет. Подростки оказались в тяжёлом положении, и это удручает, ведь это непростая категория населения, которым такого рода помощь зачастую жизненно необходима. Большинство наших пациентов – это люди трудоспособного возраста, что говорит об экономической важности нашей помощи. Это люди с 18 до 55 лет.

– То есть вы их фактически возвращаете обществу?

– Да. Большая часть – учащиеся ВУЗов или люди с высшим образованием – то есть склонные к переживаниям, рефлексии, имеющие возможности и желание искать у себя проблемы и болезни. Это самые разные люди. Весь психиатрический спектр. Безусловно, у каждого из них в тот или иной момент появлялись антивитальные переживания, то есть, переживания о том, что жить стало невозможно. Это тревожные расстройства, расстройства настроения, очень часто – личностные расстройства. Много пожилых людей, которые не смогли адаптироваться к той ситуации, в которой находятся, имеющие генерализованные тревожные расстройства.

– Есть ли такие, кто действительно пытался покончить с собой, а может быть, и не один раз? Зачем они это делают? Это становится навязчивой идеей?

– Есть и такие. Нет, это не навязчивая идея – мысль о самоубийстве. Дело в том, что мы можем вернуть человеку хорошее настроение на какое-то время, но мы не можем ему вернуть ушедшего человека, мы не можем дать ему работу. Чудес не совершаем, но можем постараться научить его жить в той ситуации, в которую он попал. В данном случае мы используем практически все возможные способы психотерапии и лекарственной терапии. В свое время главный психотерапевт СССР Владимир Евгеньевич Рожнов на лекции, которую я ещё в молодости слушал, сказал, что психотерапия может абсолютно всё, но вместе с лекарствами она может в три раза больше и быстрее.

– Сколько у вас врачей в штате?

– Семь. Это врачи с двумя сертификатами – по психиатрии и психотерапии, стажировками по суицидологии, многие прошли ситуации чрезвычайных обстоятельств. Есть доктор, работавший в «горячих точках». У нас был врач, который работал в Беслане. Его потом самого пришлось приводить в порядок после того, что он там видел. Без переживаний, без эмоциональности работать в нашем отделении сложно. Но нужно.

– Это удивительно, что психиатрическое отделение без решеток на окнах.

– Это правда. Мы когда-то рассказывали о своем отделении психиатрической общественности. После того, как все мы по очереди выступили перед главными врачами различных больниц, вопросы у них возникли такие: что, правда, на седьмом этаже? Правда, без замков? У вас, наверное, окна небьющиеся? Да нет, все обычное. В планах у нас монтаж окон, открывающихся в вертикальной плоскости. На всякий случай.

– Вы считаете, если человека ограничивать в свободе, то он скорее найдёт способ покончить с собой?

– Ограничение свободы не гарантирует безопасности пациента. А вот доверие, которое мы человеку демонстрируем, – это для него зачастую важнее. Он не хочет нас подвести. Сейчас мы отличаемся от остальных отделений только отсутствием ручек на окнах – их не так просто открыть.

– Я бывала в закрытых психиатрических учреждениях. Там сейчас стараются создать условия комфортные для пациента. Но везде отмычки.

– Я тоже работал в такой больнице. Вообще я потомственный психиатр. Мои родители тоже психиатры. Что такое закрытая психиатрическая больница, знаю прекрасно. Разница, должен признать, колоссальная.

– Приведите, пожалуйста, несколько оптимистических примеров, когда человек пришел в тяжелом состоянии, а ушел в совершенно другом.

– Думаю, тут можно брать любого из наших пациентов, и он расскажет что-нибудь положительное. Была, например, пациентка, которая работала на одном из заводов Москвы. Работала она «по лимиту», потому что хотела учиться в театральном ВУЗе. А учиться там могли только люди с московской пропиской. И в день, когда она должна была получить постоянную прописку – у нее была сессия и экзамен. Она опоздала на работу на 15 минут. Её уволили. Фактически её мечта рухнула. Сколько она ни ходила в профсоюзные комитеты, в парторганизацию, в свою администрацию – никто ей помочь не мог. У нее было четыре попытки самоубийства. Реальные. Она травилась, вскрывала вены. Потом попала к нам.

И вот наш соцработник после звонка Айны Григорьевны поехал в администрацию этого завода, нашел там понимание и, пациентка, пройдя курс лечения у нас, смогла вернуться и на производство, и к жизни…

– С помощью социального работника?

– Да. С нашей общей помощью. И это далеко не единственный такой случай. Другая ситуация. Молодая женщина вышла замуж. По дороге со свадьбы их машина попала в ДТП. Молодой супруг погиб. Мужчина был достаточно обеспеченный. И родственники решили, что, по всей видимости, молодая жена захочет владеть всем его имуществом и обвинили её в организации этого ДТП. У девушки ничего такого в голове не было, и она решила покончить с собой. Скорая помощь приехала вовремя, через некоторое время она была госпитализирована к нам. В общем-то, вопрос решился достаточно благополучно. Она сказала, что хочет иметь детей для того, чтобы назвать будущего сына именем своего погибшего жениха, но она не способна никого полюбить. Мы связались с Марком Аркадьевичем Курцером, главным на тот момент акушером-гинекологом Департамента здравоохранения города Москвы, девушку пообследовали, выяснили, что всё возможно – главное, чтобы у нее было желание. Сейчас её сын заканчивает музыкальное училище, все благополучно…

– Потрясающе! А вы говорите, что не можете вернуть любовь и дать работу. Вы всё можете. Вы не просто выполняете свои медицинские обязанности, но и влияете на судьбы.

– Дело в том, что, действительно, наша работа очень многогранна. И далеко не в рамках одной медицинской помощи. Был случай, когда во время предыдущего финансового кризиса мне пришлось встретиться с очень серьезным бизнесменом, который в тот момент считал, что ситуация в его жизни «крайняя» и, по всей видимости, он уже не сможет вернуться к своей деловой активности. После беседы и проведенного курса лечения всё нормализовалось и даже в большей степени, я видел его фото на обложке известного глянцевого журнала, и интервью, где он рассказывал, как восстановил свою бизнес-структуру.

– Это отделение действительно уникальное? Такого в стране больше нет?

– Нет. А что касается мирового опыта, то некоторое время назад у нас в гостях был приехавший на психиатрический форум главный суицидолог нескольких штатов США. И он сказал, что да, у них на каждый штат есть такое отделение. Появились они после того, как участились случаи расстрелов и агрессивного поведения среди населения. Тогда губернаторы выделили средства на создание таких отделений. Но они не похожи на наши, так как они оказывают только неотложную психиатрическую помощь. А дальше всё только за счет средств пациента, если он сможет платить. То есть это 3-5 дней госпитализации – и всё. По его приглашению наши специалисты поехали посмотреть, как там всё устроено. И по той информации, которую я получил, наше отделение «круче». Оно комфортнее, предназначено для более полной, более адекватной помощи и, скажем так, более социально ориентировано. Все жители Москвы лечатся здесь за счет городского бюджета.

– Но ведь таких людей, уставших от жизни, огромное количество. Как же вы можете здесь лечить всех?

– В настоящее время длительность госпитализации одного пациента, в среднем, составляет 14-15 дней. При нашем коечном фонде в год лечение получат немногим более тысячи пациентов. Для того, чтобы эта помощь была более адекватной, необходимы дальнейшие реформы, та структура, которая была задумана Айной Григорьевной: пациент к нам пришел, мы ему оказали помощь, и направляем его своим амбулаторным коллегам. Тут нужна, опять же, совместная работа социального работника, юриста, психотерапевта, нужен кабинет суицидолога вне психиатрического учреждения. Только в Северо-Восточном округе Москвы раньше было 17 кабинетов психотерапевтов.

– Сейчас нет?

– Сейчас нет. Большинство амбулаторных кабинетов психотерапевта работают вне ОМС. И зачастую квалификация специалистов весьма сомнительна. Для большинства эта помощь недоступна. Большинство наших пациентов просто не идет в психиатрические диспансеры. Ситуация усугубляется. Получается, что мы ведем двойную, тройную работу.

– Сизифов труд.

– Почти. Мы провели своего пациента, дальше, если к нам его направил доктор, как говорила Айна Григорьевна, мы не жадные, мы отправим обратно к этому доктору, чтобы он продолжал с ним работать. Мы стараемся с этим доктором поддерживать контакт. Почему? Потому что мы выработали терапевтическую схему, психотерапевтическую модель поведения этого пациента. Мы должны передать кому-то, кто это будет продолжать, а не отмахнётся от пациента, не скажет – а я вот думаю, что тут надо лечить иначе.

– Вадим Моисеевич, мы радуемся, что ваше отделение такое уникальное и неповторимое. А ведь выходит, радоваться не так много поводов. Лучше бы оно не было уникальным, а было бы таких много.

– В 2012-м году Департаментом здравоохранения была создана программа суицидологической помощи населению Москвы. Мы участвовали в разработке этой программы. Отрадно видеть, что сейчас психиатрическая помощь стремительно развивается, уходит это предубеждение и необоснованные «стигмы» в обществе.

– Вадим Моисеевич, а как к вам попадают? Не только ведь по направлению врача. К вам может прийти любой человек?

– Любой человек может обратиться к нам в консультативно-диагностический центр, оплатить консультацию, подняться на седьмой этаж. И дальше, если имеется необходимость госпитализации и мы можем этому человеку помочь, он проходит в палату и начинается лечение.

– Какими критериями вы руководствуетесь, как решаете, что можете помочь?

– Если я вижу, что человек страдает и не нуждается в закрытой психиатрической помощи. Он не опасен для окружающих. Ведь что такое суицид? Мы можем говорить о диалогическом и монологическом суициде. Диалогический суицид – когда своим действием человек хочет кому-то другому что-то сказать. А монологический – когда он всё сказал и ничего не хочет. Просто хочет уйти.

– С какими труднее работать?

– Монологические бывает очень сложно предупредить. Исправить. Он уже решает этот вопрос кардинально. Но дело в том, что и монолог, и диалог имеют какое-то предшествие. Это предшествие может длиться от нескольких дней до нескольких лет. Сначала появляются антивитальные переживания. Сложно жить, плохо жить, не могу, не справляюсь. Потом появляются суицидальные мысли – я не просто не справляюсь, я хочу с этим покончить. Потом появляются суицидальные действия. А суицидальные действия – это поиск информации о суициде, это подготовка к суициду. Беседа с родственниками: не грустите, скоро вам легче будет, скоро я всё решу. Написание завещания. Раздача долгов. Ведение какого-то дневника. Подводящие итог беседы, разговоры. Изменение характера поведения человека. Раньше он был какой-то грустный, замкнутый, а тут вдруг неожиданно стал возбужденный, суетливый, с резкими перепадами настроения от радости до тоски. То есть, тут время есть. И именно тогда он может искать помощи, сомневаться, правильно ли я делаю. Он может зайти поговорить. Ведь это неправда, что человек не хочет жить. Любой самоубийца хочет жить. И есть понимание, что красивой и прекрасной может быть только жизнь. А смерть – она не может быть красивой. Это подросток часто думает, что вот вы меня обидели, сейчас я буду лежать весь такой красивый и мёртвый, а вы будете вокруг меня плакать. Ничего подобного. Красиво ты лежать не будешь, а родственники твои будут в ужасе. На каждого пытавшегося совершить попытку ухода из жизни приходится 5-8 человек пострадавших. Близких, друзей, родственников, родителей, которые будут задаваться вопросом – как же так?

– И винить себя.

– И винить себя. И уходить в депрессию. И тоже думать о том, как жить дальше.

– Получается, что самоубийство – это не только убийство себя, но и многих других.

– Именно так. Но в любой из этих моментов можно этот порочный круг разорвать и суицид предотвратить. Можно его прекратить.

– То есть, суицид – это процесс?

– Да. Это процесс. Понимаете, есть импульсивные действия, которые предотвратить нельзя, взял и вышел. Всё. А любой другой предупредить можно. Надо только хотеть. Надо поговорить. Надо обратить внимание на близкого. Будучи рядом, сказать – да ладно, что ты тут ерунду морозишь. Может быть, прислушается.

– Каков мотив самоубийц в большинстве случаев? Правильно ли думать, что чаще всего это от эгоизма?

– Я бы не был так категоричен. Можно говорить, что это эгоизм, или человеческая слабость, или ещё что-то. Можно говорить о том, что в данный момент человеку невыносимо плохо. Он другого выхода не видит. Это туннельное мышление. Как у лошади шоры надеты, чтоб она не видела, что справа, что слева, и не пугалась – она видит только вперед и только одно действие. Так и он не видит другого выхода. Мой папа учил меня в свое время: когда ты спускаешься в метро, на многих дверях написано «вход», а на других – «выхода нет». И один человек увидел эту надпись, но толкнул и вышел. А другой увидел – и всё, выхода нет. Паника, депрессия. Но на самом деле дверь-то открывается. Выход есть. Надо дать возможность человеку толкнуть эту дверь. Надо показать направление. В нашем отделении разработан метод антикризисной терапии, который направлен как раз на предотвращение суицидальных попыток. Он заключается в трехэтапности действия. Первое – это кризисная поддержка. Ты правильно пришел. Здесь выход есть. Я готов тебя слушать. Видите, у меня дверь на замок не закрыта. У нас открыта всегда.

Второй этап. Кризисное вмешательство. Интервенция. Как же такое случилось? А давай разберемся? А кто рядом? Какая у тебя жена молодец, смотри, она тебе помогла. Она тебя не бросила в этот момент. Зовём жену, других родных и близких.

– То есть, вы и родственников привлекаете к сотрудничеству?

– Конечно. Человек живет не в безвоздушном пространстве. Он живет с кем-то. И третий этап – это тренинг навыков жизни в той ситуации, в которую ты попал. Девочка пережила насилие. Ей тяжело и грустно. Мы все это проработали. И вот она выходит от нас, идет к метро Бабушкинская, там трамвайная остановка, она бежит на трамвай, боится опоздать, добегает до двери, прыгает на подножку. А дальше бежит молодой человек, он тоже опаздывает на трамвай, и, прыгая на подножку, хватает ее за руку. Она может это интерпретировать как возможность повторного насилия? В какой-то момент – да. Но если мы проработали подобные варианты, всё будет хорошо. Мы это обсудили, и всё наладилось. Этот метод запатентован и успешно нами используется. Наша задача – остановить человека, который пытался совершить суицид. Но при этом мы должны помнить, что эти мысли могут вернуться. Мы должны подготовить человека к той жизни, куда он неизбежно возвращается. Это не тыл врага, не поле боевых действий. Жизнь прекрасна и неповторима. Никто в ней не хочет вам зла, а многие хотят добра. Вот если наш пациент это понял – задача выполнена.

– Знаю, совсем недавно вы получили президентскую награду…

– Указом Президента Российской Федерации от 16 июля 2018 года я был награжден медалью ордена “За заслуги перед Отечеством” второй степени, которую мне вручил 20 сентября Мэр Москвы Сергей Семенович Собянин. Так что стараемся соответствовать.

Беседу вела Наталия Лескова.

Фото автора и из архива больницы.